кабинет. А девочка, то ли от обиды на начальницу, то ли от моей убедительности, мне дорогу сразу показала. Я бегом на второй этаж, к ее кабинету, захожу и вижу, лежит она на диванчике кожаном и рыдает. Говорит, что узнала меня, что всю жизнь ждала, и что эту самую жизнь я ей испортил. Надо сказать, что замуж она все-таки успела выйти, и даже ребенка родить, так что — не очень-то и испортил. Но говорит, что развелась, потому что забыть меня не могла.
— Говорит? Так вы до сих пор общаетесь?
— «Общаетесь», ты что. Я как, только ее увидел, как снова вернулся в тот самый плацкарт. Все чувства наружу. Говорю, делай со мной что хочешь, но я больше тебя никуда не отпущу. А она снова зарыдала и говорит, что сама меня не отпустит.
— А ваша жена, дети?
— Дети взрослые, им что. Хотя дочь до сих пор не разговаривает. А жена, я говорил, она мудрая. Мы общаемся.
Я недоверчиво оглядел рассказчика. Ну, допустим, с работы ушел, но разве не смог найти новою, да и любовь его вроде при работе была, с чего он книги по торговым центрам продает?
— Думаешь, почему я попрошайничаю? — угадал мои мысли мужчина.
— Вы не попрошайничаете, — ответил я. — Но да, книги продавать, мне кажется, тоже не должны.
— Так бывает, — сказал мужчина, и его черты резко заострились, словно он почувствовал себя плохо. — Так бывает, — повторил он. — Когда ты добиваешься чего-то, оно вдруг ускользает. Мы не долго вместе были, полгода, может быть. У нее сердце и так шалило, а мое появление, видимо, совсем ее допекло. Ну, а куда я теперь? Я обещал, что больше никуда ее не отпущу. Каждую субботу видимся.
Он отвернулся к огромному окну и стал смотреть на проезжающие мимо машины.
Что я мог сказать? Есть вещи, о которых можно только молчать. Я достал тысячную купюру и положил перед ним. Эта зеленная бумажка очень нелепо смотрелась на столе.
— У меня нет сдачи, — спокойно сказал мужчина.
— Жаль, что у меня нет больше, — ответил я. — Я покупаю вашу книгу и историю. Только, знаете, я не буду ее рассказывать друзьям. Но, если вы разрешите, я вставлю ее в свой роман. Где-нибудь посередине главы, так чтоб было заметно.
— О чем роман? — спросил он, впервые заинтересовано посмотрев на меня.
— Как все романы, — ответил я, — о любви. Только скажите, это все — правда?
— Правда? — усмехнулся мужчина и забрал мятую купюру со стола, — правда, это лишь события, в которые хочется верить. А верим мы в те события, которые хотим, чтоб были правдой. Это очень хорошая книга, и это правда. Спасибо, что уделили мне время.
Мужчина встал и, не торопясь, закинув на плечо сумку, направился к выходу.
Я провожал его взглядом, пока он не скрылся за киноафишей, потом повернулся к окну. Вид уже не так впечатлял. Гораздо сильнее приковывал взгляд томик Сартра. Я еще раз посмотрел на форзац, где на самом верху ютился аккуратно выведенный синей ручкой адрес, а потом открыл книгу наугад, попав на самую середину. И первые строчки, которые бросились в глаза: «…чем бессмысленней жизнь, тем непереносимее мысль о смерти», заставили меня открыть первую страницу. Второй раз за день, я держал нечто волшебное и удивительное в руках.
Если бы кто-нибудь поставил камеру рядом со мной, то на перемотке смог бы сделать ретроспективу движения солнца — я просидел до вечера, пока не дочитал роман. У меня перед носом смахивали крошки, уборщица уже внаглую долбила шваброй о мое кресло, чей-то ребенок швырял в меня попкорн — футкорт лучшее место для чтения. Но к концу, мне кажется, всем работникам уже было интересно, чем я так увлечен. Краем глаза я иногда замечал, как зависают за моим плечом тени, но мне было все равно. Этот день оказался удивительно богатым на события. И он меня вымотал. Закрыв книгу на последней странице, мне просто хотелось добраться до дома и лечь спать. Первая часть у меня получилась, а вот попасть в объятия Орфея, мне предстояло еще не скоро.
Как только я оказался дома, почти сразу услышал голоса. Голоса эти были мне знакомы.
— Да его дома нет, — говорил голос Сокола. — Чего ломиться?
— Давай еще постучим, — предлагал голос Саши.
Мне ничего не оставалось, как просто открыть люк.
— Я ж говорила, что видела, как он шел домой.
Не успел я открыть люк, как в проеме показалась ее голова. Повинуясь силе тяжести, ее волосы свесились вниз, придавая хозяйке волос вампирский вид. Я еще не успел спуститься с лестницы, и наши лица оказались на одном уровне, только в перевернутой проекции. Саша тоже заметила это и не преминула прокомментировать:
— Прям как в фильме «человек — паук».
— А я про бременских музыкантов вспомнил, — сказал я, улыбнувшись.
— Без разницы, и там, и там — целуются.
— Я бы предпочел классическую конфигурацию.
— Эй, бременские человеки-пауки, — услышал я возмущенный голос Сокола, — вы уж определяйтесь, либо вверх, либо вниз.
— Давай на крышу, — предложила Саша, — последние аккорды заката посмотрим. Краси-иво.
— Куда ж я денусь, раз красиво.
— Ей! — радостно вскрикнула Саша и скрылась из виду.
Бывают такие бесконечные дни, им надо радоваться.
Я выбрался на крышу. Сокол и Саша — сладкая парочка, смотрели на меня, Саша с радостью, Сокол с тревогой. Ох, как же мне в вас разобраться?
— Где ты был целый день? — спросил Сокол.
— Гулял, — ответил я. — В торговый центр зашел, который ты мне советовал.
— Да? — удивился Сокол, — ты же сказал, что их не любишь.
— Не люблю, — согласился я. — Но так получилось. Книгу себе интересную купил, и прям там же и завис с ней.
— Что за книга? — спросила Саша.
— Сартр «Слова», — ответил я. — А здесь и правда очень красиво.
Крыша была залита ярким оранжевым светом. На небе были легкие облака, и они словно фильтр немного смягчали красный цвет заходящего солнца.
— Конечно, красиво! — крикнула Саша, и резко подняла руки вверх, словно хотела схватиться за небо.
— А чего ты ушел? — спросил Сокол, гася окурок о подошву ботинка.
— Не хотел мешать, — ответил я. И это была почти правда.
— Ясно, — Сокол спрятал окурок в карман. — Ладно, смотрите свой закат, а я пойду. У меня это светопреставление каждый день бесплатно.
Сокол ушел, оставив нас с Сашей вдвоем. Я подошел к краю крыши.
— Осторожней, — крикнула она. — Не подходи близко.
— Да тут высокий парапет, — успокоил я и повернулся в ее сторону.
В этом свете она
